|
| |
|
|
|
|
|
Николай Мельников
|
Михаил Шульман. НАБОКОВ, ПИСАТЕЛЬ: МАНИФЕСТ. Михаил Шульман. "НАБОКОВ, ПИСАТЕЛЬ" Среди множества набоковедческих опусов, обрушившихся на головы российских читателей за последние годы, книга М. Шульмана приятно выделяется своей принципиальной "ненаучностью" - нежеланием затаскивать Набокова в прокрустово ложе какой-либо литературоведческой школы, какого-либо "изма", и отсутствием того громоздкого понятийно-терминологического аппарата - всех этих замшелых "бинарных оппозиций", "инвариантов", "пермутаций" и "нонселекций", - без которого ныне не обходится ни один уважающий себя специалист по литературной вивисекции. Представьте себе: во всей книге (на двухстах с лишним страницах, товарищи!) ни разу мне не встретились заветные слова, ласкающие слух всех "продвинутых" отечественных гуманитариев: "дискурс", "интертекстуальность", "деконструкция", "постмодернистская чувствительность" (или "бесчувственность"?!) [Негодующие вопли и глумливое улюлюканье в критико-библиографическом отделе "НЛО]". Ни разу не упомянуты Р. Барт, Ж. Деррида, Д. Фоккема, И. Хассан или, на худой конец, М. Рыклин. Словно нарочно подзадоривая будущих рецензентов, автор уже с первых страниц заявляет, что его книга - это "личное определение краеугольных камней и ориентиров, где творчество Набокова берется в качестве иллюстрации своим уже готовым, прежде рассмотрения сформировавшимся идеям, а не как объект беспристрастного научного исследования". Предупреждаю заранее: в этой декларации нет ни капли кокетства. Автор ничуть не лукавит, когда пишет о том, что его работа "в меньшей степени о Набокове и в большей степени о некотором знании, растворенном в окружающей нас жизни, говорящем нам о бытии, которому мы предстоим". Предметом исследования (точнее - лирической медитации, облеченной в форму литературно-критического эссе) являются не столько набоковские произведения, сколько сущностно важные для автора (впрочем, так же, как и для Набокова, и для Вас, уважаемый читатель) проблемы, имеющие скорее метафизическую, нежели литературную окраску. Неслыханное дело: вместо чеканных определений и четких схем, вместо уютного препарирования специально отобранных набоковских "текстов" (извините за этот трогательно-архаичный термин) и методичного их раздергивания на ниточки и волокна "кодов", "срезов" и "вырезов", нам предлагается взволнованный монолог, автор которого (он же - "лирический герой") пытается максимально точно сформулировать и выразить "какую-то трудноопределимую мысль о природе искусства, о том волнении, которое не вторично, а равноценно и даже первично по отношению к жизни, - о положении и должности человека в мире, о той таинственной связи Бог весть с чем, которая и дает только вздохнуть глубоко и начать жить вновь". Поиску жизненных прототипов набоковских персонажей, интертекстуальному опылению (превращающему произведения писателя в унылые каталоги аллюзий и пародий), конструированию бинарных оппозиций, типа "реальное/воображаемое", "Россия/Запад" (посредством которых, как считают иные ученые мужи, можно исчерпывающим образом объяснить набоковское творчество) - всем этим увлекательным затеям М. Шульман предпочел иное, более сложное занятие: эстетическое вчувствование, вживание в исследуемого писателя, постижение сокровенного ядра его творческого "я" и в то же время - интуитивный поиск некоего тайного знания, которое одухотворяет лучшие творения Мастера. Один из немногих авторов, пишущих о Владимире Набокове (тут нужно, скромно потупившись, прибавить, что в силу ряда причин мне пришлось одолеть с десяток набоковедческих монографий и сборников как на русском, так и на английском), М. Шульман не претендует на всеобъемлющие трактовки и по большей части удачно избегает прямолинейных решений. Не доверяясь причинному объяснению (которое еще не означает понимания), он подходит к набоковскому творчеству как к тайне, изначально непостижимой, неисчерпаемой, не поддающейся ни одной "универсальной" - компаративистской, мифопоэтической, деконструктивистской и проч. - отмычке, и убеждает читателя, что в случае с Набоковым (как и с любым другим настоящим писателем) "определенность, пусть даже близкая к правде, отпугивает истину". Мудрое смирение перед тайной высокого искусства (а не самодовольство опытного медвежатника от литературоведения), поиск трепетно-живого плода непредвзятой истины (а не выдавливание синтетического джема натужных теорий и новомодных методологий), богатый, образный язык (а не убогий постструктурдуралистский волапюк) - все это в полной мере отличает книгу М. Шульмана и позволяет оценить ее как несомненную удачу. Николай Мельников |
© Copyright HTML
Gatchina3000, 2006. |